Угон быка из Куалнге

Однажды, когда для Айлиля и Медб было приготовлено их королевское ложе в твердыне Круахана Коннахтского, вышел у них такой разговор:
— Дитя, — молвил Айлиль, — скажу я тебе правдивое слово: хорошо быть женою достойного мужа.
— И впрямь хорошо, — откликнулась девушка.
— Но к чему говоришь ты это?
— К тому говорю я это, — продолжал Айлиль, — что сегодня стала ты лучше, чем была в день, когда я взял тебя в жены.
— Хороша была я и до тебя, — промолвила Медб.
— О добротности твоей, — сказал Айлиль, — мы что-то не слыхивали, не считая разговоров о большом наследстве, ждущем тебя, да толков среди твоих недругов-соседей о том, не удастся ли им чего стянуть у тебя или оттяпать.
— Вовсе не так было дело, — возразила ему Медб. Мой отец, Эохо Федлех, сын Финна, сына Финдомана, сын Финдена, сына Финдгуна, сына Рогена Руада, сына Ригена, сына Влатахта, сына Ботахта, сына Энна Агнеха, сына Ангуса Турбеха, был верховным королем Ирландии.
У него было шесть славных дочерей: Дербриу, Этне, Эле, Клотр, Муган и Медб, и я, Медб, была самая высокая и благородная из них всех. Я была самой обходительной и щедрой, лучшую в бою, схватке и поединке. Было при мне пятнадцать сот королевских бойцов из сыновей изгоев и столь же бойцов из сыновей местной знати, и по десять человек еще на каждою из этих бойцов, и по восемь человек на каждого бойца, и по семь человек еще на каждого, и еще по шесть на каждого, да еще по пять на каждого, и по три и по два на каждого, и по одному еще на каждого!

Такова была обычная моя свита, и на ее содержание отец выделил мне одну из пятин Ирландии, именно пятину Круаханскую, почему и зовусь я Медб Круаханская. Ко мне подсылали сватов от короля лагенов Финна, сына Росса Руада, и от Koй про Ниафера, сына Росса Руада, короля Темры, и от Конхобара, сына Фахтны Фатаха, короля уладов, приходили и из Эохо Бека, но я ни за одного из них не пошла. Ибо я не требовала особенного брачного дара, какого до меня ни одна женщина Ирландии еще не требовала от своего мужа, а именно — мужа без скупости, без ревности и без страха.

Будь муж, которому я принадлежу, скупым, не пристало бы нам быть вместе, поскольку я превосходила бы его: ведь тогда моя кротость и щедрость были бы поводом для насмешек над моим мужем; но не было бы причин для насмешек в ним, будь мы равно добры с ним в отношении этих качеств. Будь мой муж труслив, столь же мало подобало бы нам быть вместе, ибо я одна лишь шла бы в драку, состязание и бой, навлекая на мужа насмешки за то, что его жена смелее его, но не будет ему насмешки, если он столь же смел, лишь бы оба они были смелы.

Если бы муж, которому принадлежала я, был ревнив, не подобало бы нам обоим также быть вместе, ибо никогда еще раньше не было со мной так, чтобы один мужчина при мне заслонял другого. И вот я наконец нашла подходящего мне человека, — это был ты, Айдиль, сын Росса Руада Лагенского: ты не был скуп, не был ревнив и не был робок. Я составила с тобой договор и дала тебе свадебный дар, который более подобало бы получить жене, именно-полное снаряжение для двенадцати человек по части одежды, колесницу стоимостью в семь невольниц и дощечку червонного золота толщиной в ладонь твоей левой руки, чтобы мог ты ею прикрыть свое лицо, если бы кто захотел причинить тебе стыд, или позор, или смущение.
— Не годится, чтобы так говорила обо мне ты, у которой меньше, чем у меня, имущества, сокровищ и достояния — возразил Айлиль.
— А вот мы сейчас это проверим, — отвечала Медб. И она позвала слуг, которые по ее приказанию стали им приносить для начала всякую мелочь из вещей ценных, чтобы могли они определить, у кого из них больше драгоценностей и богатств. Стали им приносить ведра и бочонки, железные тазы, крючья и умывальные чашки.

Стали им приносить также перстни их и запястья, золотые изделия и одежды — пурпурные, синие, черные и зеленые, желтые и пестрой раскраски, серые, коричневые, пятнистые и полосатые. Привели им с полей, с равнин и из ущелий горных многочисленные их стада овец, коз, коров и прочей живности. Подсчитали все и оказалось, что всего по числу, размерам и стоимости у них поровну: на всякого прекрасного быка в стадах Медб, оцененного в одну невольницу, нашелся такой же прекрасный бык в стадах Айлиля, Белоголовый звали его.

Привели их верховых коней, и их запряжки, и их табуны с пастбищ и зеленой муравы, и всего этого у них также оказалось поровну. Нашелся особенно прекрасный конь, оцененный в одну невольницу, в стадах Медб, но такой же прекрасный конь нашелся и у Айлиля. Из лесной глуши и диких мест области были к ним приведены вепри и дикие кабаны, им обоим принадлежавшие; были они подсчитаны, обмерены и взвешены, и оказалось, что и этого зверья у них обоих поровну. На каждого особенно прекрасного кабана, найденного у Медб, был найден подобный ему, столь же прекрасный, и у Айлиля. И так же было с каждой телушкой, с каждым годовалым бычком, с каждой овцой у них обоих.

Тогда приказала Медб призвать своего скорохода Мак Рота и спросила его, где еще можно увидеть в Ирландии быка столь же прекрасного или еще лучшего, чем лучший из быков, имеющихся у нее.
— Я могу сразу сказать, — воскликнул Мак Рот,- где можно найти такого же или еще лучшего быка, какой есть у Медб: вы найдете его в Уладской пятине, в Триха-Кет Куалнге, в доме Даре, сына Фиахны. И зовут его Бурый из Куалнге!
— Сейчас же за ним! — вскричала Медб. — И попроси от моего имени, чтобы уступил он мне Бурого из Куалиге на год, в конце которого он получит от меня за это подобающую награду — пятьдесят телушек и вдобавок к ним самого Бурого из Куалнге. Можешь сделать, о Мак Рот, другое еще предложение: если местные люди будут коситься на тебя за то, что ты хочешь забрать у них такое сокровище, как Бурый из Куалнге, то пусть сам Дайре является к нам со своим быком, и он получит у нас, на сладостной равнине Маг Ай, надел, равный тому, какой у него был раньше в Уладе, колесницу стоимостью в трижды семь невольниц и в придачу ко всему этому дружбу моих ляжек!

Двинулись круаханские скороходы в путь, направляясь к Даре, сыну Фиахны. Число скороходов, отправившихся вместе с Мак Ротом. было девять. Был встречен Мак Рот подобающим приветом в доме Даре, ибо он был лучшим из всех имевшихся тогда скороходов в Ирландии. Спросил его Даре, ради чего затеял он это путешествие. Скороход рассказал ему о причине предпринятого им путешествия и поведал о возникшем между Медб и Айлилем споре и о поручении добыть на время Бурого из Куалнге.
«Ты же получишь за это, — добавил он, — славную награду: пятьдесят телушек и вдобавок к ним самого Бурого из Куалнге. А хочешь — можешь получить от нас еще одно предложение приходи к нам сам со своим быком, и ты получишь взамен своей земли, какую имеешь здесь, равный ей надел на сладостной равнине Маг Ай, колесницу стоимостью в трижды семь невольниц и в придачу ко всему этому дружбу ляжек Медб».

Приятно было это Даре, и он так затрясся от радости, что перина под ним ходуном заходила. И он сказал:
— Клянусь правдивостью речи моей, как бы на это не смотрели улады, это сокровище, иначе говоря, Бурый из Куалнге, будет на сей раз доставлен в пределы Коннахта.
Очень понравилось Мак Роту то, как сказал Даре, сын Фиахны.

Стали послам всячески угождать, и пол под ними устлали свежим тростником. Поднесли им лучшие яства и устроили им пир, и они упились на нем до того, что на ногах не смогли держаться. И тут вышел разговор между двумя скороходами.
— Выслушай мое правдивое слово, — сказал один из них. — Хорош хозяин дома, в котором мы находимся.
— Да, хорош, — ответил второй.
— Есть ли среди уладов такой, что был бы лучше его? — спросил опять первый.
— Да, есть такой, — сказал второй, -Конхобар, король уладов; соберись все улады вокруг него, ни один бы не мог пристыдить его чем-нибудь! Способность его так велика, что дело, которое трудно было бы возложить на четыре великие пятины Ирландии, — а именно, раздобыть себе на время Бурого из Куалнге, — он мог бы доверить девяти скороходам.
— Вот уж истинно ядовитый язык! — был ответ ему. Как раз в эту минуту вошел ключник Даре, сына фиахны, и с ним люди, несшие яства, и напитки. Когда он услышал то, что говорилось в зале, гнев обуял его, и он сунул гостям все им принесенное, не приглашая ни отведать угощение, ни отвергнуть его. Затем он прошел в дом, где находился Даре, сын Фиахны, и спросил его:
— Это ты обещал скороходам великое, несравненное сокровище, у тебя находящееся, а именно Бурого из Куалнге?
— Да, это я сделал, — отвечал Даре, сын Фиахны.
— Там, где это было обещано, не звучало королевское слово, — продолжал ключник. — Ибо слыхать, будто бы они говорят, что, не обещай ты им этого по-хорошему, сюда явилось бы войско Айлиля и Медб, которое, с помощью премудрого Фергуса, сына Ройга, принудило бы его силой отдать быка.
— Клянусь богами, чтимыми мною, они не получат от меня силой того, что я не отдам им добром, — отвечал Даре.

Так провели они ночь эту. Наутро поднялись скороходы и отправились в дом, где помещался Даре.
— Надо бы нам удостовериться, благородный наш хозяин, — сказали они, — что мы прибыли именно туда, где находится Бурый из Куалнге.
— Не о том речь идет, — отвечал им Даре, — но будь У меня обыкновение предавать скороходов, или странников, или путников, бредущих по дорогам, то ни один бы из вас не вернулся живым домой.
— А почему так? — спросил Мак Рот.
— У меня есть для этого достаточные основания, — сказал Дайре. — Вы мне сказали, что, если я не отдам быка добром, меня принудит к этому войско Айлиля и Медб, а Фергус, сын Ройга, им поможет великой своею мудростью. — Но, — заявил Мак Рот,- как бы там ни было и что бы там ни говорили скороходы после твоего пива и твоих яств, это к делу не относится и не может быть поставлено Айлилю и Медб в укор.
— А все же, Мак Рот, на сей раз я своего быка не отдам, а уж постараюсь как-нибудь удержать его у себя.

Послы распрощались с ним и вернулись в твердыню Круахана Коннахтского. Медб потребовала у них отчета об успехе их посольства, на что он ответил, что они вернулись от Даре без быка.
— Что же явилось причиной этого? — спросила опять Медб.
Тот рассказал ей, как было дело.
— Узловатую ткань трудно разгладить, — заметила Медб. — Но не мытьем, так катаньем своего мы добьемся. И она объявила большой военный сбор, разослав гонцов во все концы Коннахта.

Стали мужи Ирландии думать, кто бы мог сразиться и выдержать бой с Кухулином завтра поутру. И сказали все, что способен на это лишь Фердиад, сын Дамана, сына Даре, храбрейший герой из рода Домнана. Ибо в битве, в борьбе н в бою они были равны меж собой. У одних воспитательниц обучались они ловким приемам мужества и силы боевой, в школе Скатах, Уатах и Айфе. И не было ни у одного из них никакого преимущества перед другим, если не считать удара рогатым копьем, которым владел Кухулин, взамен чего Фердиад имел роговой панцирь для сражения и единоборства с противником у брода.

Послали вестников и послов за Фердиадом. Но Фердиад отказался, отверг, отослал обратно вестников и послов. He пошел на их зов Фердиад, ибо он знал, чего хотели пославшие их: чтобы он бился с другом, товарищем, названым братом своим.

Тогда Медб послала друидов, заклинателей и злых певиов к Фердиаду, чтобы они спели ему три цепенящих песни и три злых заклинания и наслали три нарыва на его лицо — нарывы позора, стыда и поношения, от которых должен был он умереть, если не тотчас, то не позже, чем через девять дней, если откажется прийти. И Фердиад пошел с ними, ибо легче казалось ему пасть от копья силы, смелости и ловкости боевой, чем от копья позора, стыда и поношения.

Когда прибыл Фердиад, его приняли с честью и приветом, предложили ему приятный пьянящий напиток, от которого он захмелел и развеселился, и обещали великие дары и награду за предстоящий бой-поединок. Вот что обещали ему: колесницу ценностью в четырежды семь рабынь, цветные одежды всех цветов на двенадцать человек и в обмен на его собственную землю — землю на плодоносной равнине Маг Ай, свободную от дани и податей, с освобождением от службы и повинностей его самого, его сыновей и всего прямого потомства на вечные времена, а еще — Финдабайр в жены ему и, кроме того, золотую пряжку с плаща Медб.

Заговорила Медб, и Фердиад обменялся с ней такими речами:

Ты получишь от нас награду великую:

Мою пряжку, землю с полем и лесом

И свободу от службы для всего потомства

С этого дня до конца времен.

О Фердиад, сын Дамана,

Получишь ты превыше желанья!

Отвергнешь ли ты дары мои,

Которые принял бы всякий охотно?

Фердиад

Не приму я даров твоих без поруки,

Ибо искусен я в метании копий.

Завтра поутру будет мне тяжко,

Нужда мне будет во всей моей силе!

Жестоко пронзает копье героя,

Носящего имя Пес Кулана!

Грозен его удар боевой,

Страшные раны наносит он!

Медб

Будут даны тебе поручители,

Не придется тебе разыскивать их.

Прекрасные кони с прекрасной сбруей

Будут даны как крепкий залог тебе.

О Фердиад, могучий в битве.

О самый смелый из всех бойцов,

Ты станешь моим любимым героем,

Превыше других, над всеми свободный!

Фердиад

Нет, не пойду я без заложников

В игры страшные играть у брода, —

Об их ужасе и мужестве

Память останется до конца времен!

Не пойду я туда, кто б ни звал меня,

Кто бы здесь ни стоял предо мною,

Прежде чем ты не поклянешься мне

Солнцем, луной, землею и морем!

Медб

Что ж тебя заставляет медлить?

Заключим договор, чтоб ты был доволен!

Дай твою руку — в нее вложат

Правую руку короли и князья.

Того, что дано тебе, мы не отнимем,

Ты все получишь, чего пожелаешь.

Ведь нам известно, что поразишь ты

Мужа, с которым сразишься завтра.

Фердиад

Лишь тогда приму я твои условия,

Если ты дашь мне шесть поручителей,

Прежде чем выйду на этот подвиг

Пред лицом войска, что там собралось.

Если исполнишь ты мою волю, —

Хотя и будет тот бой не равен, —

Я согласен выйти на поединок

Против кровавого Кухулина.

Медб

Пусть то будет Домнан, пусть будет Кайрпре.

Или Ниаман, блистающий в битве,

Или кто хочешь из моих бардов, —

Они охотно дадут согласье.

Возьми себе Морана(7) в поручители,

Если таково твое желание,

Возьми себе Кайрпре из Мин-Манана,

Возьми обоих сыновей наших.

Фердиад

О Медб, с языком, исполненным яда,

Чужда тебе жалость к жениху дочери!

Поистине, ты пастух суровый

В Круахане с могильными рвами!(8)

Вперед же к славе, с дикой силой!

Меня ждет бархат пестрых одежд.

Дай мне золото, дай серебро мне,

Дай мне немедля то, что обещано.

Медб

Не ты ль, герой, наша опора,

Кому отдам я пряжку с кольцом?

Все богатства мира ты так же получишь,

Как эту пряжку, о славный герой!

Что до дочери моей Финдабайр,

Королевы западного царства,

Она станет твоей — сдержи свое сердце! —

Лишь поразишь ты Пса Кузнеца.

Таким образом, Медб получила от Фердиада согласие сразиться на следующее утро с шестью воинами — поручителями, если он не захочет биться с Кухулином. И в то же время Фердиад подучил от нее согласие на то, что эти шесть мужей будут поручителями перед ним в том, что Медб обещала ему дать, в случае если Кухулин будет сражен им.

Привели к Фергусу его коней, запрягли их в колесницу его, и он поехал туда, где находился Кухулин, чтоб рассказать ему обо всем этом. Приветствовал Кухулин Фергуса.
— В добрый час явился ты, господин мой Фергус, — сказал он.
— С доверием принимаю я привет твой, — отвечал ему Фергус. — Но я явился к тебе с целью назвать тебе того, кто завтра утром выйдет на бой с тобой.
— Послушаем тебя, — молвил Кухулин.
— Знай же, — сказал Фергус, — что это друг, товарищ и названый брат твой, муж, равный тебе в ловкости, смелости и силе боевой: Фердиад, сын Дамана, сына Даре, храбрейший герой из мужей Домнана!
— Правду сказать, — отвечал Кухулин, — я хотел бы, чтобы не для боя со мной пришел друг мой!
— Потому и явился я, — сказал Фергус, — предупредить тебя, чтобы ты приготовился к бою, ибо не таков я, как иные: на этот раз противник твой Фердиад, сын Дамана, сына Даре!
— На этом месте крепко стою я, — сказал Кухулин, — отражая силу четырех пятин Ирландии, с понедельника начала зимы до начала весны, и за все это время не нашлось бойца, перед которым отступил бы я на шаг; думаю, что не отступлю и перед этим.

После этого Фергус вернулся на стоянку свою, в лагерь мужей Ирландии.

Фердиад вошел в свою палатку и, созвав воинов, рассказал им о договоре, заключенном им с Медб. Невеселы были в этот вечер воины Фердиада, но смущены, опечалены и озабочены, ибо они знали, что раз сойдутся в бою два таких героя — крушителя сотен бойцов в сече, то неминуемо должен пасть один из них, если только не оба вместе; и что если суждено одному из двоих пасть, то, думалось им, это скорее будет их господин, ибо нелегко было биться с Кухулином.

Крепким сном проспал Фердиад первую часть ночи, но к концу ночи сон бежал от него и хмель покинул его. И встала перед ним мысль об ожидающем его поединке. Он приказал своему вознице привести коней и запрячь в колесницу. Возница попробовал отговорить его.
— Лучше было бы тебе не выезжать на бой, -сказал он.
— Молчи, мальчик, — отвечал Фердиад, — не тебе судить о наших делах.
Обменялись Фердиад и возница такими речами:

Фердиад

Мы устремляемся на поединок,

Чтобы сразиться с бойцом, что ждет нас.

Скоро мы достигнем славного брода,

Над которым Бодб(9) испустит свой крик.

Ибо я встречу там Кухулина,

Копьем пронжу его малое тело, (10)

Тяжелую рану я нанесу ему,

Неминуемо от нее он умрет.

Возница

Лучше 6 тебе остаться дома,

Тяжкая опасность грозит тебе.

Одному из вас двух там плохо придется,

Печально будет расставанье ваше.

Бой с благороднейшим из уладов

Беду великую принесет тебе.

Долгой будет память об этом!

Горе всякому, кто затеял такое!

Фердиад

Не годится то, что ты говоришь,

Не пристало герою трусливым быть.

Не дело для нас колебание,

И слова твои не остановят нас.

Не тебе решать, что делать бойцам!

Ныне час настал быть доблестным.

Лучше мужество, чем робость для нас.

Устремимся ж скорей навстречу врагу!

Привели коней Фердиада и запрягли их в колесницу; и он устремился на ней к боевому броду, когда день полным светом еще не взошел над ним.
— Эй, мальчик, — сказал Фердиад, — возьми с колесницы одеяла и меха и расстели их здесь для меня, чтобы я отоспался от сильной дремоты моей, ибо конец этой ночи не спал я от мыслей о бое-поединке.

И возница выпряг коней, разостлал одеяло и меха, и, улегшись на них, Фердиад крепко уснул.

С Кухулином же в эту ночь было вот что. Он встал и раньше, чем день полным светом озарил его, дабы мужи Ирландии не могли сказать, что страх и боязнь пробудили его. Когда же день засиял полным светом, он приказал своему вознице привести коней и запрячь их в колесницу.
— В добрый час, мальчик, — сказал Кухулин, — запрягай коней, ибо имеет обычай рано вставать герой, идущий с нами на бой, Фердиад, сын Дамана, сына Даре!
— Кони уже приведены и запряжены, — отвечал тот. — Всходи на колесницу, и да не коснется позор твоего оружия!

И тогда герой разящий, свершитель ловких боевых приемов, победоносный в бою, с алым мечом, Кухулин, сын Суалтама, взошел на колесницу. И испустили крик вокруг него демоны козловидные и бледноликие, духи долин и воздуха, ибо племя богини Данан всегда поднимало крик вокруг Кухулина, чтобы еще более увеличить страх, трепет, ужас и содрогание, которые вызывал он в каждом бою, битве, сражении, сече, где только бился он.

Не долго пришлось ждать вознице Фердиада, пока он заслышал нечто. То было гуденье, грохот, гул, гром, шум, треск, стук; гул от сшибки щитов и ловких ударов копья, звон мечей, шлема, панциря и иного оружия, сотрясаемого в яростной боевой игре, стон подков, а громче всего этого — мощный голос бойца-героя, устремляющегося к броду.
Подошел возничий Фердиада к своему господину и положил руку на его плечо.
— В добрый час, Фердиад, — воскликнул он, — поднимайся! Уже ждут тебя у брода! И он прибавил:

Я слышу катящуюся колесницу

С прекрасной серебряной дугою.

Лицо великого воина

Высится над жестокой колесницей.

Пересекши Бри-Росс, миновав Бранс,

0ни несутся по ровной дороге

Мимо дерева Байле-ин-Биле.

Победоносно их величие!

То Пес искусный свой бег торопит,

Воин прекрасный, рвущий победу,

То сокол дивный коней устремляет

В сторону юга, нам навстречу.

Как кровь, весь алый, герой кривоглазый.

О, нет сомненья, он к нам стремится.

Ведь всем известно — к чему скрывать? —

Что он несется на битву с нами.

Горе воину, который встретит

На холме высоком дивного Пса!

Скоро год минет, как предсказал я,

Что на нас он ринется в час нежданный,

Этот грозный Пес из Эмайн-Махи,

Этот ярый Пес с разноцветным лицом.

Пес стерегущий, Пес лютой битвы.

Я слышу его — и он нас учуял!

— Эй, мальчик, — сказал Фердиад, — почему ты прославляешь этого человека с тех пор, как выехал из дома? Чрезмерна твоя похвала ему, и, поистине, я мог бы на тебя разгневаться. Айлиль и Медб предсказали, что он падет от моей руки. И ради великой награды скоро я раздроблю его. Настал час быть тебе в помощь мне!

Не много времени потратил возница Фердиада, чтобы достигнуть брода. И там он увидел прекрасную колесницу с четырьмя осями, несшуюся в стремительном порыве, искусно управляемую, с зеленым пологом, с разукрашенным остовом из тонкого, сухого, длинного, твердого как меч дерева, влекомую двумя конями, быстрыми, резвыми, длинноухими, прыгающими, с чуткими ноздрями, широкой грудью, крутыми бедрами, огромными копытами, тонкими ногами, — сильными, пылкими, стремительными.

Один из коней был серый, с крутыми бедрами, с длинной гривой, делавший короткие прыжки, другой — черный, с вьющимся волосом, длинным шагом и короткой спиною. Подобны соколам, налетающим на добычу, когда дует резкий ветер, подобны порыву бурного ветра, несущегося по равнине в мартовский день, подобны дикому оленю, почуявшему впервые охотничьих псов, были кони Кухулина. Они казались несущимися по пламенным, раскаленным камням, и земля дрожала, трепетала под ними от неистового их бега.

Кухулин достиг брода. Фердиад ожидал его с южной стороны брода. Кухулин стал на северной его стороне. Приветствовал Фердиад Кухулина.
— В добрый час явился ты, Кухулин! — воскликнул он.
— Правду сказал ты о добром часе, — ответил Кухулин, — лишь про это мгновение нашей встречи. А дальше нет во мне веры словам твоим. Больше подобало бы, Фердиад, чтоб я приветствовал твой приход, чем ты мой, ибо ты вступил в область и королевство, где стою я! И не очень пристало тебе являться сюда, чтобы нападать и биться со мной, а скорей бы мне пристало напасть и биться с тобой, ибо от тебя идет обида нашим женам, сыновьям и детям, нашим коням и табунам, нашему скоту и стадам!
— Ладно, Кухулин, — молвил Фердиад. — Что за причина тебе биться-сражаться со мной? Когда мы жили вместе у Скатах, Уатах и Айфе, ты прислуживал мне, готовил копья, стелил постель.
— Правда, что так, — отвечал Кухулин. — По молодости, по юности своей делал я это для тебя, теперь же дело иное. Нет ныне бойца на свете, которого бы я не мог сразить.
И они стали осыпать друг друга горькими упреками за измену былой дружбе. Обменялись они такими речами:

Фердиад

Что привело тебя, кривоглазый.

На поединок со мной, могучим?

Все тело твое обольется кровью

Над дымящимися конями твоими!

На горе себе ты выехал нынче!

Ты вспыхнешь, как уголь в горящем доме,

Большая нужда во враче у тебя будет,

Если сможешь только до дома добраться!

Кухулин

Я стою впереди молодых воинов,

Как старый вепрь, все крушащий кругом,

Перед войсками, пред сотней бойцов,

Чтоб утопить тебя в этой воде,

Чтоб в гневе лютом испытать твою мощь

В бою с сотнею разных ударов.

Придется тебе понести потерю:

Тебе сниму я голову с плеч.

Фердиад

Здесь найдется, кто раздробит тебя,

Я пришел, чтоб тебя убить.

Тебя ждет сейчас от руки моей

Страшная смерть в кровавой схватке,

Пред лицом героев, что здесь собрались,

Пред лицом уладов, глядящих на бой,

Чтоб должную память сохранили они

О том, как мощь моя сокрушила их силу.

Кухулин

Как же станем мы биться с тобой?

Тела наши застонут от ран.

Что ж, нет нужды, мы с тобой сойдемся

В поединке у этого брода!

Будем ли биться тяжкими мечами

Иль кровавыми остриями копий, —

Сражен ты будешь пред лицом войска,

Ибо настал для этого час.

Фердиад

До захода солнца, до начала ночи,

Раз суждено мне напасть на тебя,

Будем мы биться у горы Бойрхе.

Вдоволь прольется в этой схватке крови!

На крик твой смертный сбегутся улады.

«Он повалил его!» — воскликнут- они.

То, что увидят, тяжко им будет,

Не скоро забудут этот горестный вид!

Кухулин

Ты стоишь у гибельной бездны,

Конец твоей жизни уже настал.

Я исторгну ее лезвием меча,

Будут дивиться моему удару.

Будет слава бойцу, что убьет тебя,

Будет долгой о нем людская молва.

Не водить тебе больше воинов в бой

С этого дня до конца времен!

Фердиад

Прочь от меня с твоим предвещанием,

О, величайший болтун на свете!

Не получишь ты ни награды, ни чести,

Не твоему древу вознестись над моим!

Я, что стою здесь, тебя знаю.

У тебя сердце трепетной птицы,

Ты, слабый мальчик, боишься щекотки,

Чужда тебе доблесть, чужда тебе сила.

Кухулин

Когда мы вместе жили у Скатах,

У нее обучаясь ловкости в битве,

Всюду мы вместе с тобой бродили,

Рядом стояли в каждой схватке.

Всегда для меня ты был другом сердца,

Мне соплеменный, родной по крови.

Еще не встречал я, кто был бы мне дороже,

Тяжким горем будет мне твоя гибель!

Фердиад

Слишком же мало дорожишь ты честью,

Коль предлагаешь отказаться от боя!

Прежде чем успеет петух прокричать,

Я вздену твою голову на копье мое! ‘

О Кухулин, боец из Куалнге,

Ярое безумье охватило тебя.

Если погибнешь ты от руки моей,

В этом виновен будешь лишь сам!

- О Фердиад, - сказал Кухулин, - не ладно, что вышел ты на бой - поединок со мной, побуждаемый Айлилем и Медб, из-за распри, что ведут они с нами. Никто из выходивших на меня доселе не добывал себе ни чести, ни выгоды; и ты тоже падешь от руки моей. Еще сказал он Фердиаду, слушавшему его:

Не выходи на бой со мною,

О Фердиад, сын Дамана!

Исход для тебя печален будет,

Многие гибель твою оплачут.

Идя на меня, ты правду рушишь.

Тебе смертное ложе уготовлю я.

Как другие, ты не избегнешь кары —

Геройских моих боевых ударов.

Сокрушат тебя моя сила и ловкость,

Не спасет тебя роговой твой панцирь.

Девушку, ради которой бьешься,

Не получишь ты, о сын Дамана.

Финдабайр, дочь королевы Медб, —

Хоть прекрасна она лицом своим,

Хоть пленяет тебя ее красота, —

За битву тебе не достанется.

О ней, что ты ждешь в награду за бой,

Вот тебе слово мое правдивое:

Многие были уж ею преданы,

Многие погибли за нее, как ты.

Не нарушай же ты безрассудно

Нашей верности, нашей дружбы,

Не нарушай слова, нас связавшего,

Не иди на меня, о славный герой!

Пятидесяти воинам (о безумные!)

Была уж обещана эта девушка.

Всех пятьдесят уложил в могилу я,

Они изведали правду копья моего.

Могуч был Фербайт, вождь смелых бойцов,

Одним ударом свалил я его.

Славой великой был украшен Срубдайре, —

Не спасли его ни одежды, ни золото.

Если б мне обещали Фиадабайр,

На которую вся страна любуется,

То, поверь мне, я не поднял бы

На тебя руку ради красы ее.

— Поистине, Фердиад, — продолжал Кухулин, — не должен был ты вызывать меня на бой-поединок, после того как живя у Скатах, Уатах и Айфе, мы вместе ходили в каждую битву и сражение, в каждую схватку и боевую затею, в каждый лес и пустыню, в каждую темь и логовище.
И он прибавил:

— Мы были назваными братьями,

Товарищами в темных лесах,

Мы всегда делили ложе,

Когда спали глубоким сном

После тяжких боев и схваток

Во многих дальних, чудесных странах!

Всегда вместе мы всюду бродили,

Рыскали в каждом лесу опасном,

Обучаясь у Скатах искусству боя!

Отвечал ему Фердиад:

— О Кухулин милый, в приемах искусный,

Подвизались мы вместе с ловкостью равной.

Ныне дружбу нашу договор превозмог.

Поделом тебе будут твои первые раны.

Не вспоминай о побратимстве нашем,

О кривоглазый, не поможет тебе это!

Затем он воскликнул:

— Слишком долго медлим мы! С какого оружия начнем мы сегодня, о Кухулин?
— Тебе принадлежит сегодня выбор оружия, — отвечал тот, — ибо ты первый пришел к броду.
— Помнишь ты первые боевые приемы, — спросил Фердиад, — которым мы обучились у Скатах, Уатах и Айфе?
— Конечно, я помню их.
— Если так, начнем с них.

И они приступили к первым приемам боя. Они взяли два равных больших щита, восемь малых щитов с острыми бортами, восемь дротиков, восемь мечей с рукоятками из рыбьего зуба и восемь копий, отделанных рыбьим зубом.

Полетели их дротики и копья вперед и назад, подобно пчелам в ясный день. Не было удара, который не попал бы в цель. Каждый из обоих старался поразить другого, отражая удары противника шишками и бортами щитов; и длилось это от утреннего рассвета до середины дня. Насколько превосходно было нападение, настолько же превосходна была и защита, и ни один из них не мог окровавить другого.
— Бросим эту игру, — сказал Фердиад, — видно, таким путем не решить нам спор.

Они прекратили бой и перекинули свои дротики в руки возниц.
— Каким же оружием станем мы теперь биться? — спросил опять Фердиад.
— Тебе принадлежит выбор, — отвечал Кухулин, — ибо ты первый пришел к броду.
— Если так, то возьмемся за тяжелые копья, обтесанные, гладкие, с веревками из тугого льна.
— Возьмемся за них, — сказал Кухулин.

Они схватили два крепких равных щита и взялись за тяжелые копья, обтесанные, гладкие, с веревками из тугого льна. Каждый стремился поразить копьем другого, и длилось это от середины дня до захода солнца. И хотя превосходна была защита, столь же превосходно было нападение, и ни один из них не мог окровавить и ранить другого.
— Бросим это, Кухулин, -сказал наконец Фердиад.
— Бросим, — сказал Кухулин, — уже пора.

Они прервали бой и перекинули свое оружие в руки возниц. После этого они подошли друг к другу, обнялись за шею и трижды поцеловались.

Эту ночь их кони провели в одном загоне, и их возницы сошлись у одного костра; из свежего тростника они изготовили два ложа с подушками для раненых героев. Знахари и лекари были присланы к ним, чтобы залечить раны и исцелить их, они наложили травы, лекарственные растения на их раны; язвы, опухоли и спели целительные заклинания над ними. И от каждой травки, от каждого лекарственного растения, от каждого заклинания на его раны, язвы, опухоли и больные места Кухулин пересылал половину через брод, на запад, Фердиаду, чтоб мужи Ирландии не могли потом сказать, — если Фердиад падет от его руки, — что Кухулин имел избыток лечебной помощи.

А от каждой пищи, от каждого вкусного, укрепляющего хмельного напитка, что доставляли Фердиаду мужи Ирландии, тот пересылал половину через брод, на север, Кухулину, ибо больше людей доставляло пищу Фердиаду, чем Кухулину. Все мужи Ирландии несли пищу Фердиаду, защищавшему их от Кухулина, а тому носили пищу только люди из Маг-Брега, каждую ночь приходившие к нему для беседы.

Так провели Кухулин и Фердиад эту ночь. На другой день рано утром встали они и снова сошлись у боевого брода.
— За какое оружие возьмемся мы сегодня, Фердиад? — спросил Кухулин.
— Тебе принадлежит выбор, — отвечал Фердиад, -ибо вчера выбирал я.
— Возьмемся же за наши тяжелые, самые больше копья, — сказал Кухулин. — Быть может, прямыми ударами сегодня скорей решим мы спор, чем вчера метаньем. Boзмем коней и запряжем в колесницы: будем вести бой с копьями, на колесницах.
— Пусть будет так, — сказал Фердиад.

На этот раз они схватили свои самые широкие и крепкие щиты и взялись за тяжелые, самые большие копья. Каждый из них старался пронзить, прободать, сшибить, повалить другого, и длилось это от утреннего рассвета до начала вечера. Птицы, что слетаются на тела павших воинов, носились вокруг них, стремясь урвать куски тела и крови от ран, чтоб унести с собою за облака на небо.

Когда приблизился вечер, измучились кони обоих, изнемогли возницы их, истощилась сила самих героев, хра6рых бойцов.
— Прервем бой, — сказал Кухулин, — ибо кони наши измучились и возницы изнемогли: не то же ли и с нами?
— Прервем бой, — сказал Фердиад, — уже пора.

Они прекратили бой и перекинули свое оружие в руки возниц. Потом подошли друг к другу, обнялись за шею и трижды поцеловались.

Эту ночь их кони снова провели в одном загоне, и возницы сошлись у одного костра; из свежего тростника они изготовили два ложа для раненых героев. Пришли знахари и лекари. чтобы осмотреть их, оказать им помощь, провести ночь подле них. Так ужасны были их уколы, раны, язвы и повреждения, что ничего иного они не могли сделать для них, как только дать им волшебные напитки и спеть свои заклинания и заговоры, чтобы успокоить их кровь, остановить кровотечение и утолить боль. И от каждого волшебного напитка, от каждого заклинания, от каждого заговора на его раны и язвы Кухулин половину пересылал через брод, на запад, Фердиаду.

А от каждой пищи, от каждого вкусного, укрепляющего хмельного напитка, что доставляли Фердиаду мужи Ирландии, тот пересылал половину через брод, на север, Кухулину. Ибо больше людей доставляло пищу Фердиаду. Все мужи Ирландии несли пищу Фердиаду, защищавшему их от Кухулина, а тому носили пищу только люди из Маг-Брега, каждую ночь приходившие к нему для беседы.

Так провели Кухулин и Фердиад и эту ночь. На третий день утром встали они и снова сошлись у боевого брода. Заметил Кухулин, что плохой вид у Фердиада и что мрачен он.
— Плохой вид у тебя сегодня, Фердиад! — сказал он. — Цвет волос твоих стал блеклым и взор потускнел; вид, облик и повадка твоя — не прежние.
— Если и так, то не от боязни и не от страха перед тобой, — отвечал Фердиад, — ибо нет сейчас во всей Ирландии героя, которого я не мог бы сразить.
Горько опечалился и стал сетовать о нем Кухулин. Вот какими речами обменялись они:

Кухулин

О Фердиад! Каков ты здесь предо мною!

Поистине ты обречен на смерть.

О, зачем ты вышел, побуждаемый женщиной,

На поединок с названым братом?

Фердиад

О Кухулин, питомец мудрости,

Цвет геройства, цвет всего воинства,

Каждый из живущих должен уйти

Под землю, на свое последнее ложе:

Кухулин

Финдабайр, дочь королевы Медб,

Со всей пленяющей красотой ее,

Не из любви тебе обещали,

Но чтоб испытать твою королевскую силу.

Фердиад

Моя сила давно уже испытана,

О Пес, одаренный всеми совершенствами!

О большей смелости, чем моя, не слыхал никто.

Равного себе я не встречал еще.

Кухулин

Ты лишь сам виновен в том, что свершится,

О сын Дамана, сына Даре!

Не должен был ты по воле женщины

Рубиться мечами с названым братом!

Фердиад

Если б мы разошлись без боя,

Как названые братья, о Пес мой милый,

Плохо было б с моей честью и словом,

Данным мной Айлилю и Медб!

Кухулин

Никогда еще не вкушали пищу

И не рождались на этом свете

Король и королева, ради которых

Я бы замыслил против тебя зло.

Фердиад

О Кухулин, славный подвигами,

Это не ты, а Медб нас предала.

Тебе достанется победа и слава,

Наша вина тебя не запятнает.

Кухулин

Мое доброе сердце обливается кровью.

Едва от меня не отлетает жизнь.

Неравен будет, при моих подвигах,

Мой бой с тобою, о Фердиад!

— Довольно тебе оплакивать меня, Кухулин! — сказал Фердиад. — Каким оружием будем мы биться нынче?
— Тебе принадлежит выбор, — отвечал Кухулип, — ибо вчера выбирал я.
— Возьмемся же, — сказал Фердиад, — за наши тяжелые, жестоко разящие мечи: быть может, рубящими ударами мы скорей решим спор, чем колющими, как вчера.
— Возьмемся за них, — сказал Кухулин. Они схватили два огромных длинных щита и взялись за тяжелые, жестоко разящие мечи. Каждый из них старался ударить и сшибить, поразить и повалить другого, и величиной с голову месячного ребенка были куски тела, которые они вырубали из плечей, бедер и лопаток друг у друга. И так рубились они от утренего рассвета до начала вечера.
— Прервем бой, Кухулин. — сказал Фердиад.
— Прервем бой, — сказал и Кухулин, — пора.

Они прекратили бой и перекинули свое оружие в руки возниц. Если встреча их была встречей двух радостных, довольных, беспечных, бодрых воинов, то расставание их было расставанием двух воинов омраченных, озабоченных, опечаленных. Их кони не проводили эту ночь в одном загоне, их возницы не сходились у одного костра.

Так провели Кухулин и Фердиад эту ночь. На другой день рано утром встал Фердиад и пришел один к боевому броду. Он знал, что настал день решительного боя, в который один из них падет, если не оба. Он надел на себя свой наряд сражений, битв и поединков до прихода Кухулина. Вот каков был его наряд сражений, битв и поединков.

Он надел на свое белое тело шелковые штаны с многоцветной золотой каймой. Поверх них он надел другие штаны из хорошо вылощенной коричневой кожи. Спереди он прикрепил к ним большой крепкий камень, величиной с мельничный жернов. Поверх этого он надел третью пару штанов, крепких, глубоких, из литого железа, прикрывших большой крепкий камень, величиной с мельничный жернов, — из страха и боязни в этот день перед рогатым копьем Кухулина. На голову же он надел свой шлем сражений, битв и поединков, с гребнем, с сорока самоцветными камнями, прекрасно убранный и отделанный красной эмалью и кристаллами со светящимися изображениями растений восточногомира.

В правую руку он взял свое разящее копье; с левого боку привесил свой кривой боевой меч с рукоятью и перекладиной из красного золота. На свою крутую спину он возложил большой прекрасный щит из воловьей кожи, с пятьюдесятью шишками, каждая из которых могла бы вместить изображение вепря, а в середине была громадная шишка из красного золота.

Снарядившись так, Фердиад начал совершать высоко в воздухе разнообразные, многочисленные, блистательные, удивительные приемы ловкости, которым он доселе ни у кого не обучался, ни у женщины, ни у мужчины, ни у Скатах, ни у Уатах, ни у Айфе: он сам изобрел их в тот день, чтобы проделать их перед лицом Kyxyлина.

Кухулин также пришел к броду и увидел разнообразные, многочисленные, блистательные, удивительные приемы ловкости, которые Фердиад проделывал высоко в воздухе.
— Видишь ли, братец мой Лойг, — сказал Кухулин своему вознице, — эти разнообразные, многочисленные, блистательные, удивительные приемы ловкости, которые Фердиад проделывает высоко в воздухе? Всеми ими и я сейчас овладею. Если сегодня я начну уступать в бою, ты должен воспламенять меня, понося и браня, дабы усилились ярость и пыл мой. Бели же я стану брать верх, ты должен давать советы, восхвалять и поощрять меня, дабы усилить мое мужество. — Будет сделано, как ты сказал, мой Кухук, — oтветил Лойг.

Тогда и Кухулин надел свой наряд сражений, битв и поединков и принялся проделывать высоко в воздухе такие же разнообразные, многочисленные, блистательные, удивительные приемы ловкости, которым он доселе ни у кого не обучался, ни у Скатах, ни у Уатах, ни у Айфе. Увидел это Фердиад и понял, что всеми ими тотчас же может овладеть и Кухулин.
— За какое оружие возьмемся мы нынче, Фердиад? — спросил Кухулин.
— Тебе принадлежит выбор, — отвечал Фердиад.
— Если так, то начнем игру в брод, — сказал Кухулин.
— Начнем игру в брод, — сказал Фердиад.

Хоть Фердиад и сказал так, невесело ему было идти на это, ибо он знал, что Кухулин побеждал каждого героя и воина, затевавшего с ним игру в брод.

Великое дело должно было в этот день совершиться у брода. Два героя, два первых бойца, два колесничных бойца Западного Мира, два блестящих светоча боевого искусства Ирландии, две щедрые десницы, расточавшие милость и награду в Северо-Западном Мире, два вождя доблести Ирландии, два ключа боевой мудрости Ирландии, шли в бой друг на друга, сойдясь издалека, из-за распри, затеянной Айлилем и Медб, из-за ков их. И каждый старался победить другого своими приемами, от утреннего рассвета до середины дня.

Когда настал полдень, распалилась ярость бойцов, и они плотно сошлись. Прыгнул Кухулин со своего края брода прямо на шишку щита Фердиада, сына Дамана, чтобы срубить ему голову над бортом щита. Но Фердиад левым локтем встряхнул свой щит, — и Кухулин отлетел от него, как птица, на свою сторону брода. И снова прыгнул Кухулин со своего края на шишку щита Фердиада, сына Дамана, чтобы срубить ему голову над бортом щита. Но ударом левого колена Фердиад тряхнул щитом своим, — и Кухулин отлетел от него, как маленький ребенок, на свою сторону брода.

Увидел это Лойг.
— Горе тебе! — воскликнул он. — Противник наказал тебя, как милая женщина наказывает малого ребенка! Он вымыл тебя, как в лоханке моют чашки! Он размолол тебя, как мельница мелет доброе зерно! Он рассек тебя, как топор рассекает дуб! Он обвил тебя, как вьюнок обвивает дерево! Он обрушился на тебя, как обрушивается ястреб на малых пташек! Отныне и навеки конец притязаниям и правам твоим на славу и честь боевую, о крохотный 6ешенный карлик!

Тогда в третий раз метнулся Кухулин со скоростью ветра, с быстротою ласточки, с порывом заоблачного дракона и обрушился на шишку щита Фердиада, сына Дамана, чтобы срубить ему голову над бортом щита. Но снова Фердиад тряхнул своим щитом, и Кухулин отлетел на середину брода, где был он до своего прыжка.

Тогда произошло с Кухулином чудесное искажение его: весь он напыжился и расширился, как раздутый пузырь; он стал подобен страшному, грозному, многоцветному, чудесному луку, и рост храброго бойца стал велик, как у фоморов, далеко превосходя рост Фердиада.

Так тесно сошлись бойцы в схватке, что вверху были их головы, внизу ноги, в середине же, за бортами и над шишками щитов, руки. Так тесно сошлись они в схватке, что щиты их лопнули и треснули от бортов к середине. Так тесно сошлись они в схватке, что копья их согнулись, искривились и выщербились. Так тесно сошлись они в схватке, что демоны козловидные и бледноликие, духи долин и воздуха испустили крик с бортов их щитов, с рукоятей их мечей, с наконечников их копий.

Так тесно сошлись они в схватке, что вытеснили поток из его русла, из его пространства, и в его русле образовалось достаточно свободного места, чтобы лечь там королю с королевой, и не осталось ни одной капли воды, не считая тех, что два бойца-героя, давя и топча, выжали из почвы. Так тесно сошлись они в схватке, что ирландские кони в страхе запрыгали и сорвались с места, обезумев, порвали привязи и путы, цепи и веревки и понеслись на юго-запад, топча женщин и детей, недужных и слабоумных в лагере мужей Ирландии.

Бойцы теперь заиграли лезвиями своих мечей. И было мгновение, когда Ферднад поразил Кухулина, нанеся eму своим мечом с рукоятью из рыбьего зуба удар, ранивший его, проникший в грудь его, и кровь Кухулина брызнула на пояс его, и брод густо окрасился кровью из тела героя.

Не стерпел Кухулин этих мощных и гибельных ударов Фердиада, прямых и косых. Он велел Лойгу, сыну Риангабара, подать ему рогатое копье. Вот как было оно устроено — оно погружалось в воду и металось двумя пальцами ноги; единое, оно внедрялось в тело тридцатью остриями, и нельзя было вынуть его иначе, как обрезав тело кругом.

Заслышал Фердиад речь о рогатом копье, и, чтобы защитить низ тела своего, он опустил щит. Тогда Кухулин метнул ладонью дротик в часть тела Фердиада, выступавшую над бортом щита, повыше ошейного края рогового панциря. Чтобы защитить верх своего тела, Фердиад приподнял щит.
Но некстати была эта защита. Ибо Лойг уже приготовил рогатое копье под водою, и Кухулин, захватив его двумя пальцами ноги, метнул далеким ударом в Фердиада. Пробило копье крепкие, глубокие штаны из литого железа, раздробило натрое добрый камень величиной с мельничный жернов и сквозь одежду вонзилось в тело, наполнив своим остриями каждый мускул, каждый сустав тела Фердиада.
— Хватит с меня! — воскликнул Фердиад. — Теперь поражен тобою насмерть. Но только вот что: мощный удар ты мне нанес пальцами ноги, и не можешь сказать, что я пал от руки твоей.
И еще он прибавил:

— О Пес, искусный в боевых приемах,

Не должен был ты убивать меня!

На тебя перейдет вина моя,

На тебя теперь моя кровь падет!

Зол жребий твой, кто пал в бою,

Кто низвергнут в бездну предательства!

Слаб голос мой, умираю я,

Увы, отлетает уж жизнь моя!

Перебиты ребра мои насмерть,

Все сердце мое залилось кровью.

Не было мне удачи в бою,

Я поражен тобою, о Пес!

Одним прыжком Кухулин очутился рядом. Обхватив тело обеими руками, он перенес его, вместе с оружием, доспехами и одеждой, через брод, чтобы водрузить этот трофей победы на северной стороне брода, не оставив его на южной, средь мужей Ирландии. Он опустил его на землю, но тут, пред челом убитого Фердиада, свет померк в глазах Кухулина, слабость охватила его, и он лишился чувств.

Увидел это Лойг, увидели и мужи Ирландии, и двинулись все, чтобы броситься толпой на него.
— Поднимайся скорей, Кукук! — воскликнул Лойг. — Мужи Ирландии идут на тебя, и это будет уж не поединок, но толпой нападут они на тебя, чтобы отомстить за смерть Фердиада, сына Дамана, сына Даре, сраженного тобой.
— К чему вставать мне, мальчик? — сказал Кухулин. — Вот здесь лежит он, пораженный мною! И они обменялись речами:

Лойг

Поднимись, о Пес боевой из Эмайн!

Всегда ты должен быть тверд духом.

Ты поразил бойца Фердиада.

Богом клянусь, тяжек удар твой!

Кухулин

К чему теперь мне вся твердость духа?

Тоска и безумье мной овладели

Пред лицом этой смерти, что причинил я,

Над этим телом, что я сразил.

Лойг

Скорей хвалиться тебе подобает,

Чем убиваться над этой смертью.

Теперь ты стонешь, рыдаешь, плачешь!

Кухулин

Пусть отрубил бы он мне ногу,

Пусть отрубил бы он мне руку, —

Все было б лучше, лишь бы остался

Он сам в живых, коней повелитель’.

Лойг

То, что случилось, все ж утешительней

Девушкам в собранье Красной Ветви,

Ведь он убит, а ты жив остался,

Не шуткой была ваша схватка смертная.

Кухулин

С того самого дня, как стал я в Куалнге,

На дороге Медб с надменной силой,

Не без славы была кровавая бойня,

Многих бойцов уже перебил я!

Лойг

Не знал ни разу ты сна спокойного

С того дня, как бьешься с вражеской ратью:

Все войско наше — лишь ты один.

Рано ж тебе вставать приходилось!

Принялся Кухулин стонать и оплакивать Ферднада. Говорил он:
— Горе тебе, о Фердиад, что не спросил ты никого из испытавших подвиги смелости и ловкости моей, прежде чем выйти против меня на бой-поединок!

Горе тебе, что Лойг, сын Риангабара, не напомнил в укор тебе годов обучения нашего в ловкости воинской, годов побратимства!
Горе тебе, что не внял ты увещаниям мудрого Фергуса!
Горе тебе, что Конал прекрасный, Победоносный, в боях непобедимый, не помог советом тебе, напомнив годы обучения нашего общего.
Ибо эти мужи отвели бы твой ум от посольств, пожеланий, свиданий, посулов обманных, хитроумных женщин из Коннахта!
Ибо ведают эти мужи, что не родился еще тот, кто был бы способен наносить такие удары великие, тяжкие коннахтам, какие я наношу им. — и никогда не родится!
Ибо нет мне равного в управлении щитами, мечами и копьями, в игре на доске боевой, в управлении конями иль колесницей!
Теперь не найдется руки бойца, разящей героев, как их разила рука Фердиада, подобного облаку!
Теперь не услышать дикого плача Бодб с губами красными, какой испускала она, когда Фердиад пролом совершал в рядах бойцов, над грудой щитов!
Теперь вовек не предложит другому Круахан договора такого, какой заключил он с тобой, о краснолицый сын Дамана!

Окончив плач свой, Кухулин оторвался от головы Фердиада и сказал:
— О Фердиад, предали и обрекли тебя на гибель мужи Ирландии, побудив на бой-поединок со мной; ибо нелегко вести бой-поединок со мной при угоне быка из Куалнге.
И еще он прибавил:

О Фердиад, ты пал жертвой вероломства!

Была горькой встреча наша последняя!

Вот нынче ты мертв, я ж остался жив.

Будет вечной тоска разлуки вечной!

Когда мы были с тобою вместе

Там, у Скатах, Уатах и Айфе,

Казалось нам — во веки веков

Дружбе нашей конца не будет.

Мила мне алость твоя благородная,

Мил твой прекрасный, совершенный образ,

Милы твои очи синие, ясные,

Мила твоя мудрость и речь складная.

Не ходил еще в бой, рассекая кожу,

Не распалялся еще боевым пылом,

Не носил щита на плечах широких

Тебе подобный, о румяный сын Дамана!

Никогда не встречал я на поле битвы

С той поры, как пал единородный сын Айфе,

Тебе подобного в подвигах ратных, —

Не сыскал я такого, о Фердиад, доныне.

Финдабайр, дочь королевы Медб,

Со всею дивною красою своей,

Была для тебя, о Фердиад, не больше,

Чем ветка ивы на холме песчаном!

Кухулин устремил свой взор на тело Фердиада.

— Ну что ж, господин мой Лойг, — сказал оя, — раздень Фердиада, сними с него боевой наряд и одежду, чтобы поглядеть нам на пряжку, ради которой он пошел на бой — поединок.
Подошел Лойг к телу Фердиада и раздел его. Он снял с него боевой наряд и одежду, и Кухулин увидел пряжку. Снова начал он стонать и оплакивать Фердиада, говоря такие слова:

Горем стала золотая пряжка,

О Фердиад, повелитель рати,

Ты, наносивший удары тяжкие

Благородной, победоносной дланью!

Венец волос твоих светлых, курчавых

Был так огромен и дивен красой!

Словно лиственный гибкий пояс

Облекал твой стан до самой смерти.

О наше милое побратимство!

О зоркий взгляд благородного ока!

Помню щит твой с бортами золотыми, —

Драгоценную доску для шахматных ударов!

Помню запястье из светлого серебра

Вокруг руки благородной твоей,

Помню меч твой, столь превосходный,

И твой пурпурный лик прекрасный!

Что ты повержен рукою моею —

Это было неладным делом.

Не был прекрасен наш поединок,

Горем стала золотая пряжка!

— А теперь, господин мой Лойг, — сказал Кухулин, — разрежь тело Фердиада и извлеки из него рогатое копье — ибо я не могу остаться без моего оружия.
Подошел Лойг к телу Фердиада, разрезал его и извлек из него рогатое копье. Увидел Кухулин свое окровавленное, красное оружие рядом с телом Фердиада и сказал такие слова:

О Фердиад, скорбно наше свиданье!

Вот вижу тебя кровавым и бледным.

Не смыть крови с моего оружья,

Ты ж распростерт на смертном ложе!

Если б были мы там, в стране восточной,

Как прежде, у Скатах, Уатах и Айфе, —

Не были б белы теперь твои губы

Предо мною, среди оружья.

Наша наставница нас связала

Славною связью союза дружбы,

Дабы не вставали чрез нас раздоры

Меж племенами светлой Ирландии.

Печально утро, это утро марта,

Принесшее смерть сыну Дамана!

Увы, вот пал мой любимый друг,

Алою кровью напоил я его!

Скорбное дело случилось с нами,

Вместе у Скатах воспитанными.

Я изранен весь, залит кровью алой,

Ты ж не сядешь на колесницу вновь!

Скорбное дело случилось с нами,

Вместе у Скатах воспитанными.

Я изранен весь, и кровь запеклась,

Ты же мертв совсем, без возврата, навек.

Скорбное дело случилось с нами,

Вместе у Скатах воспитанными.

Тебя смерть сразила, я же бодр и жив.

Биться в яром бою — вот удел мужей.

— Ну, что ж, Кукук,-сказал Лойг,-уйдем теперь от брода. Слишком долго мы здесь пробыли. — Да, пойдем, — отвечал Кухулин. — Знай, что игрою, легкой забавой были для меня все бои и поединки, которые я выдержал здесь, по сравнению с боем-поединком с Фердиадом.:: И еще сказал он — таковы его слова:

Все было игрою, легкой забавой,