Допрос

Инквизитор изучает дело

Инквизитор тщательно готовился к допросу арестованного. Он предварительно знакомился с его биографией, выискивал в ней места, ухватившись за которые он мог бы сломить свою жертву, заставить ее беспрекословно повиноваться своей воле.
При допросе инквизитор избегал выдвигать конкретные обвинения, ибо не без основания опасался, что его жертва будет готова дать любые требуемые от нее показания, чтобы поскорей избавиться от своего мучителя.
Инквизитор задавал десятки самых разнообразных и часто не имеющих к делу никакого отношения вопросов с целью сбить с толку допрашиваемого, заставить его впасть в противоречия, наговорить с перепугу нелепостей, признать за собой мелкие грехи и пороки.
Достаточно было инквизитору добиться признания в богохульстве, несоблюдении того или другого церковного обряда или нарушении супружеской верности, как, раздувая эти не столь тяжелые проступки, он вынуждал свою жертву признать и другие, уже более опасные и чреватые для нее серьезными последствиями «прегрешения».

Допрос обвиняемого

Умение вести допрос, т.е. добиться признания у обвиняемого, считалось главным достоинством инквизитора. Инквизиторы, перед которыми во время допросов всегда лежала Библия, обращались к жертвам, не повышая голоса, не подвергая оскорблениям; палачи призывали свои жертвы к покаянию, смирению, благоразумию, примирению с церковью, обещая взамен всепрощение и вечное спасение.

Однако такой тонкий подход применялся только на показательных процессах над известными людьми, такими, как Ян Гус или Жанна Д’Арк.
По мере усиления охоты на ведьм в Германии, Италии и Франции между 1500 и 1700 гг. все суды следовали установленному образцу и судопроизводство стало напоминать конвейер. В протоколах часто содержатся только пронумерованные ответы, а вопросы опущены, т. к. они были заранее заготовлены и стандартны.
Примером такого «вопросника» может служить инструкция, которая включена в состав Баденского судебного уложения 1588 г.:

Первоначально рекомендовалось добиться от подсудимой признания, что она слышала о ведовстве.
Далее следует задать ей такие вопросы:

• Не делала ли она сама каких-либо таких штучек, хотя бы самых пустячных, не лишала ли, например, коров молока, не напускала ли гусениц или тумана и тому подобное?
• У кого и при каких обстоятельствах удалось ей этому выучиться?
• С какого времени и как долго она этим занималась и к каким прибегает средствам?
• Как обстоит дело насчет союза с нечистым?
• Было ли тут простое общение, или оно скреплено клятвой?
• И как эта клятва звучала?
• Отреклась ли она от бога и в каких словах?
• В чьем присутствии и с какими церемониями, на каком месте, в какое время и с подписью или без оной?
• Получил ли от нее нечистый письменное обязательство?
• Писано оно кровью — чьей кровью — или чернилами?
• Когда он к ней явился?
• Пожелал ли он брака или простого распутства?
• Как он звался?
• Как он был одет и особенно какие у него были ноги?
• Не заметила ли она в нем каких-либо особых чертовских примет?»

После этого следовал ряд вопросов, призванных выяснить самые малейшие детали «семейной жизни» с дьяволом, а далее шли вопросы о вреде, принесенном подсудимой:

• «Вредила ли она в силу своей клятвы людям и кому именно?
• Ядом? Прикосновением, заклятиями, мазями?
• Сколько она извела до смерти мужчин, женщин, детей?
• Сколько она лишь испортила?
• Сколько беременных женщин?
• Сколько скотины?
• Сколько напустила туманов и подобных вещей?
• Как собственно она это делала и что для этого пускала в ход?»

Другие вопросы делились на большие группы и касались способов полета на шабаш, присутствии там известных подсудимой людей, методов превращении ведьм в животных, церемоний на свадьбе с дьяволом, поедания малых детей, рецептов приготовления волшебной мази, добывания и подкидывания уродов в колыбели и многого другого, подобного уже перечисленному выше.

Этот подробнейший и детально разработанный вопросник собственно содержал уже и готовые ответы. Не стоит поэтому удивляться, что тысячи невинных людей, попадая под обстрел такого рода вопросами, подразумевавшими изначальную виновность жертвы, были преданы смертной казни.
Очень часто этими жертвами были люди бедные и невежественные, которых ничего не стоило запугать судьям, расспрашивавшим их в мрачных судебных казематах. Запуганная жертва могла даже и не понять вопроса, а могла и просто попасть в словесную ловушку. Шансов избежать подобной участи практически не было.

На будничных допросах ведьм не было и намека сдержанности или даже лицемерного такта. Интонация их, по свидетельству Германа Лоэра была такова:
«Ты ведьма, вероотступница, собака безгласая! Признайся в грехе колдовства! Раскрой имена своих сообщников! Ты, грязная потаскуха, дьявольская распутница, ты, немая гадина! Говори и признавайся во имя Господа! Проглоти освященную соль! Выпей святой воды! Расскажи, кто научил тебя колдовству и кого ты видела и признала на шабашах ведьм. Тогда тебя не будут больше мучить, но подарят вечную жизнь…»

Даже отказ говорить считался преступлением и наказывался сожжением. Человек, обвиненный в колдовстве и отказавшийся отвечать на обвинение, был виновен в неуважении к органам власти и, следовательно, обречен на казнь, не по первоначальному обвинению в колдовстве, а по дополнительному — в запирательстве.
Такая уловка позволяла обходить закон, по которому обвиняемый, утверждавший свою невиновность несмотря на пытки, должен был быть оправдан. Демонологи объясняли молчание не силой характера, а дьявольскими чарами и талисманами.

«Нелепо верить в то, что заключенный выдерживает пытку, потому что он стоек и мужественен. Его стойкость доказывает, что он колдун и поддерживается заклинанием или талисманом.» — заявляет Сьер ле Буве в своем «Manieres admirables».

Источник — Нет сведений 
Выложил — Мэлфис К.