Военное дело хунну

Хунну или гунну, создавшие во II в. до н.э. первую «кочевую империю» с центром в Монголии и Забайкалье, были, вне всякого сомнения, народом воинственным. Организация военного дела у этих номадов доведена до совершенства (в той степени, в какой его обеспечивала кочевая экономика).

Именно к хуннской эпохе восходит слово «орда«, смысл которого можно передать понятиями «военный лагерь», «ставка», но не — «дикое и неорганизованное скопище конных всадников», хотя именно в последнем смысле данное слово вошло в словари всех европейских языков, включая русский.
В. В. Радлов в первом томе «Из Сибири» описывает орду как организационный центр, построенный по принципу родственных связей нескольких кланов, объединенных общностью крови (горизонтальная стратация) и родовыми преданиями (вертикальная стратация).

Вокруг этого небольшого, но монолитного единства вращался «хара-сеок» (тюрк.), или «харачу» (монг.), состоящий из простых кочевников, в котором весьма существенную роль играли разного рода авантюристы или просто лишившиеся рода или семьи старейшины. Поскольку кочевой быт был немыслим без мелких столкновений и набегов стойбища на стойбище, орды на орду, а ресурсы использовались максимально, то степное законодательство предусматривало для нарушителей мира или права собственности не уголовное наказание или штраф, но изгнание.
Изгнанный род мог стать объектом посягательств соседей. Но наиболее активные роды вливались в хара-сеок соседнего шаньюя или хана. Это создавало динамичное равновесие, которое могли регулировать только походы на соседей. Поэтому центральная власть стремилась балансировать между объединениями аристократов, «малыми ставками».

У хунну войско делилось на два крыла, у сяньбийцев — на три аймака. Внутри каждого крыла существовала строгая иерархия, которая в какой-то степени сдерживала партикуляристские поползновения окраинных родоплеменнных объединений. Кроме того, на периферии своей державы хуннские шаньюи создали вассальные княжества, крупнейшими из которых были княжества Утаньшу (или Учаньшу) на Тянь-Шане и Гуси на Халкинголе, а также Цзэлу (Цзэлоу) в Алашане. Владетель Утаньшу следил за усунями, из Гуси хунну совершали наезды для сбора дани с сяньби и ухуань, а из Цзэлу нападали на ханьскую границу и сносились с союзными тибетскими племенами кянов.

Вся многоступенчатая система родоплеменных объединений внутри крыльев и вассальных княжеств и племен имела общность целей, вытекающих из задач обороны и нападений на соседей, а также своеобразную идеологию, восходящую к скифскому митраизму. Он представлял собой религию, главные обрядовые церемонии которой были сосредоточены в ставке шаньюев, а ежегодные общегосударственные жертвоприношения носили характер верности шаньюям.

Волхвы по вдохновению покойных шаньюев обладали большой властью — вплоть до права принесения в жертву самых влиятельных и высокопоставленных лиц. Культ предков, таким образом, служил той основой, на которой базировались представления хунну о чести: опозорить себя — значит нанести оскорбление предкам-богатырям, что фактически вело к полному изгнанию из социальной организации.
Следовательно, забота об умножении славы предков, стремление к воинским подвигам служили мощнейшим психологическим механизмом, обеспечивающим единство орды хунну и всего их государства. Вот почему европейские гунны сохранили представление о своем происхождении от азиатских хунну, потеряв многие другие черты культуры и даже антропологический тип предков.

Многочисленные археологические находки говорят в пользу того, что «сами гунны были знакомы с агротехникой и могли культивировать хлебные злаки», но начиная примерно со II-III вв. н.э. хунну становятся чисто кочевым народом. Очевидно, в их обществе произошли такие изменения, которые позволили аристократам навязать воинственный образ жизни всему народу. Кочевые объединения существовали и до хуннской эпохи, но именно в первые века нашей эры они становятся существенным фактором мирового исторического процесса.
Альтхейм в своей работе «Падение древнего мира» существенную роль отводил появлению на рубеже нашей эры у «молодых народов» «революционного вида вооружения — конницы». Но даже если мы учтем фактор разложения античного общества, не вполне ясно, почему прекрасно вооруженные армии Рима, Ирана и империи Хань не смогли оказать достойного сопротивления хуннской коннице. Видимо, во времена Модэ была выработана принципиально новая тактика, позволившая сокрушить численно и технически превосходящие войска античных империй.

Появление этой новой тактики было связано с рядом причин. В IV в. до н. э. саки Средней Азии вошли в военное соприкосновение с греко-македонской фалангой, которая оказалась для их конницы непроницаемой. Такие преимущества, как наличие защитного доспеха, ряд выставленных вперед копий, торсионная артиллерия, превосходившая по дальности и меткости боя скифские луки, позволили греческим монархам Бактрийского царства совершить далекие походы в глубь степей и при Эвтидеме достигнуть Алтая (207 г. до н.э.), богатого золотом и мехами.
Эти походы расшатали рыхлое объединение юэчжей, которым платили дань хунну. Они же ознакомили кочевников с новой тактикой боя. Видимо, именно саки первыми посадили гоплита на коня. Так, при раскопках в Чирчик-рабате, на территории древнего Хорезма, был обнаружен древнейший доспех катафрактария, датируемый концом IV в. до н.э. Возникла «сарматская тактика»; короткие скифские акинаки стали заменяться длинным мечом — палашом, вошли в обиход утяжеленные копья.

Тяжеловооруженные всадники сначала выпускали тучу стрел, а затем в стремительной атаке врубались в расстроенные ряды противника. Новая конница блестяще зарекомендовала себя на равнинах Месопотамии и Индии. Парфяне остановили на Ефрате римские когорты, а кушаны и саки прошли вплоть до Деканского плоскогорья, индийским раджам не помогли ни слоны, ни изобретенное Орвариши огнестрельное оружие (пороховые ракеты).

На золотой обойме из Сибирской коллекции Петра I изображен отряд тяжеловооруженных сарматских всадников; все они облачены в пластинчатые доспехи, сходные с кушанскими, вооружены длинными мечами, их предводитель — в греческом шлеме. Противостоять натиску модернизированной конницы кочевников было, очевидно, очень трудно, римляне тратили огромные суммы на фортификационные сооружения, но несмотря на двойной вал Траяна в Дакии, сарматы проникали до Дельф и Афин (знаменитое нашествие костобоков).

Тяжелая конница появилась и у хуннов. В пользу этого говорит статуэтка из Бантапушты (Венгрия), изображающая, скорее всего, воина в доспехе из находящих друг на друга пластин, характерном для западных гуннов и поразительно совпадающим с защитным доспехом статуи Канишки из Матхуры, а также с оборонительным вооружением номадов, которые изображены на стенной живописи из Бэзэклика (Восточный Туркестан), датируемой началом нашей эры.
Многие данные говорят в пользу того, что хунну не отказались и от легкой кавалерии, более того, она составляла большинство их армии — на росписях Шаньдунских погребений эпохи династии Поздняя Хань изображены хунну, вооруженные только луками. Как только начались реформы в военном деле, у хунну произошло комбинирование старой, «скифской», и новой, «сарматской», линий развития вооружения, а следовательно, и тактик боя. Дружины шаньюя и князей были представлены катафрактариями, а рядовые кочевники шли в легкую конницу. К тому же у хуннов появилось еще одно преимущество — дальнейшее развитие получил сложносоставной лук.

Как показывают результаты раскопок, проведенных А. П. Окладниковым, «сложный лук впервые появился в конце IV или в начале III тыс. до н.э. на территории Прибайкалья». Самые совершенные («напряженные») луки с костяными накладками относятся именно к хуннской эпохе. Позднепарфянские и сасанидские луки, по существу, являются разновидностью луков «гуннского типа». Альфельди и Вернер считают, что их заимствовали у гуннов и римляне.
По Раузигу, специально изучавшему этот вопрос, сложный сегментовидный лук возник в Китае, а гунны разнесли его по всему свету. Но вряд ли это так, сложный лук издревле существовал в районе Байкала, где обитали и предки хунну. Но появление у ханьской пехоты дальнобойных самострелов, конечно, стимулировало усовершенствование хуннами своих луков.

В пользу хуннского генезиса сложносоставного лука говорят и памятники материальной культуры древней Кореи и Японии. Так, на кирпиче из района г. Кенджу изображен всадник, стреляющий из сигмовидного лука, а на серебряном сосуде из Сесоин (Япония) всадник, который держит в руках лук такого же типа. Обе эти находки датируются ранним железным веком (II в. до н.э. — I-II вв. н.э.). В это время «алтаеязычное» кочевое племя Ямато переселяется с континента на архипелаг, а на Корейском полуострове возникают государства, основанные номадами центрально-азиатского происхождения.

Защитный доспех хунну берет свое начало, вероятно, из тохарских и сакских городов долины Тарима. Многочисленные изображения, относящиеся к началу нашей эры, прекрасно иллюстрируют генезис этого рода вооружения от тяжелой кирасы кушанского типа до легкого доспеха, составленного из прилежащих параллельно друг другу мелких пластин. Этот тип доспеха характерен также для тюркютов и древних уйгуров18. Распространение в среде германских и славянских племен эпохи Великого переселения народов ударного вооружения типа палицы или шестопера — также восходит к хуннской эпохе.

В гробнице генерала Чжаня (из материалов раскопок в уезде Увэй на северо-западе Ганьсу) были обнаружены керамические фигурки всадников с клевцами и алебардами. Понятно, что такое вооружение не могло применяться против легковооруженных всадников, обладавших «скифской» тактикой. Боевые топоры с полулунным лезвием, известные по росписям Турфана и Кучи, возникли, скорее всего, тоже как средство борьбы с хуннскими и сяньбийскими воинами, всадниками в тяжелом вооружении. Интересно, что пластичатый панцырь проникает в Приамурье именно в ту самую эпоху, когда начинается экспансия хунну на восток и походы греко-бактрийских царей в Сибирь. В жилище № 4 поселения близ села Кукелево (Средний Амур) были обнаружены многочисленные остатки обшивок костяного и железного панцирей. Датируется эта находка IV-III вв. до н.э.

В качестве долговременных оборонительных сооружений хунну воздвигали деревянные крепости из нескольких концентрических кругов, представлявших комбинацию рвов и ограждений из частокола. Они назывались хрингами. Хауссиг полагает, что японское слово «риу» (крепость) происходит от хуннского «хринг» (в том виде, в каком оно зафиксировано западными авторами).

Интересно, что когуресское «ри» (город) связано с тем же лингвистическим наследием. Но вряд ли хринги играли важную роль в военном деле у хуннов. Это было местопребывание орды, да и то во время годовых военных смотров, сопровождавшихся разнообразными религиозными церемониями. Весьма вероятно, что хринги служили также и своеобразными арсеналами, где изготовлялось и хранилось оружие.

Источник — Кондратенко А.П., «Военное дело хунну»